Марсельеза
История была такова: в 1979 году ему , маленькому человеку еврейской наружности , захотелось спеть Марсельезу, гимн своей родины . Но Гензбург ничего не делал просто так.Он был единственным белым человеком,чье исполнение рэгги-песен признали сами жители Ямайки.Единственным , у кого был контракт с кингстонским лейблом . Единственным , с кем согласилась петь группа Боба Марли The Wailers . И он сказал Плакальщикам: Ребята , давайте споем Марсельезу так, как вы умеете это делать. И они записали ее в ритме рэгги . Песня называеться Aux Armes Etcetera и была всего лишь породией , но все сразу же стали называть ее именно Марсельезой .По масштабу надругательства это было сравнимо разве что с исполнением нашего гимна какой-нибудь Коррозией Металла - представляете, как бы выл в Думе депутат Шандыбин? Общественное мнение Франции формировали как раз такие шандыбины.
Запись немедленно проклял весь тамошний ВПК , военные грозили даже избить Гензбура,едва он попадется им под руку.
И именно потому Гензбург решил , что еще лучше будет петь Марсельезу на людях.Он приехал в Марсель и обьявил о своем выступлении с The Wailers . В Марсель сразу же прибыло около двухсот бывших десантников и еще какие-то ветераны , так что концерт пришлось отменить.Но Гензбур не сдался и захотел повторить свой номер в Страсбурге.Там ему угрожали уже четыреста десантников и анонимный доброжелатель,обещавший взорвать на сцене бомбу . И The Wailers, испугавшись, отказались выходить на сцену. Их можно понять: это была не их битва. Дело касалось только Гензбура и Франции, это была война между невысоким усталым человеком и страной ханжей и ручных леваков. И раз дело было только между ним и Францией, он вышел на сцену один. Он орал в микрофон Марсельезу, отбивая ритм рэгги ногой, а публике в зале становилось не по себе от такой самоубийственной смелости.
И она, эта публика, вдруг стала ему подтягивать, и вскоре уже весь зал пел Марсельезу, а четыреста десантников ушли из зала. Возможно, они покидали зал гордо, в знак протеста, но по сути это было бегство. Так Гензбур победил Францию, сделав то, что не удалось даже Наполеону.
Не человек.
Люсьен Гинзберг - вот как назвали мальчика при рождении. Он появился на свет там же, где и умер, в Париже, в двадцать восьмом году, на сутки позже Дня дурака. Даже тут ему не повезло - родиться именно в этот день Гензбуру было бы уместнее всего. Мать и отец мальчика сбежали от прелестей нарождавшегося большевизма в семнадцатом году. Они были русскими евреями, и, наверное, передали свой комплекс нации, живущей за чертой оседлости, сыну, который через двенадцать лет нашил на свою одежду желтую звезду. Франция сдалась Адольфу Гитлеру без боя и потом всю жизнь доказывала, что у нее было свое Сопротивление - чтобы не выглядеть на фоне воевавших стран совсем уж бесстыже. Мальчик носил желтую звезду,и пусть оккупация Франции была делом довольно травоядным, о чем хорошо сказано у Трюффо, но подростку не так-то просто носить на груди и спине знак, говорящий —Ты - не человек.
Соседи стучали друг на друга, соседи сотрудничали с нацистами... Люсьен по-подростковому болезненно воспринимал низость своих компатриотов. Все вышеперечисленное может казаться лишним, но унижения за унижениями, комплекс вины у целой страны и вековой комплекс еврейского народа - возможно, все это хоть как-то объяснит природу той безумной погони за саморазрушением, которой Гензбур предавался потом всю свою жизнь.
Когда он снял позорную звезду и вошел в мир, взрослея, Франция с упоением увлекалась джазом. Черные артисты, которых в Америке провозглашали гениями, но, как людей второго сорта, впускали играть в клубы лишь через задний вход, приезжали во Францию, где их называли гениями безо всяких задних мыслей. Джаз во Франции пропагандировал Борис Виан - писатель,автомеханик, трубач и просто звезда. Гензбур, студент художественного колледжа, чувствовал, что все это бессмысленно: учиться на какого-то художника, когда есть джаз. Он стал музыкантом.
Он играл в труппе знаменитого Жака Канетти, он играл по кабаре и барам. Играл всегда в тени, потому что стеснялся собственной внешности еще с тех пор, когда они предпринимали совместные выступления с отцом, пианистом с Пляс Пигаль. Внешность у него была типично еврейской: нос, глаза... Он казался себе настоящим уродом. И это тоже нужно учесть, чтобы понять, зачем же все-таки под конец жизни Серж литрами пил виски и курил по несколько пачек сигарет в день.
Страх.
Вообще, сведения о его жизни смутны и противоречивы, несмотря на то, что он всегда был на виду - главный скандалист века. Все дело в том, что Франция, почтившая его посмертно как национального героя и вручившая ему через пять лет после смерти награду за очередной из бесчисленных его музыкальных мотивов, быстро забыла о нем. Гензбура помнят и любят в других странах, говорящих на других языках. Его биографию часто переводят и делают это чудовищно плохо. Из-за этого история его жизни искажается подобно тому, как искажался Дон Кихот, спустя столетия представляющий собой совсем не то, что написал Сервантес. Более-менее связная информация начинает появляться с 1959 года, когда упомянутый уже Виан услышал песни Гензбура и предложил ему записать пластинку. Он даже сопроводил ее своим хвалебным комментарием, но пластинка не понравилась критике, хотя народ любил эти песенки - циничные, замешанные на декадентской поэзии и безошибочно подлинные.
Песни назывались, если переводы верны, так: 12 галлонов у меня под кожей , Алкоголь, Смертная скука - по названиям нетрудно дорисовать остальное. Остается разве что сказать, что у Гензбура почти не было голоса и было стремление стать первым - стремление, которым, кажется, одержим всякий француз.
Но Гензбур, стыдясь своего лица, отдавал свои песни другим. Он дарил их женщинам, лица которых уже легендарны. Жюльетт Греко, Петула Кларк, Катрин Денев, Далида... Другой француз, яхтсмен, певец и авиатор, Жак Брель, предложил Сержу перестать валять дурака и попробовать петь их самому. И тот согласился.
Говорят, Серж привез во Францию первую электрогитару, говорят, это именно он пугал Париж рассказами о человеке по имени Скримин Джей Хокинс, который встает из гроба на сцене, чтобы петь некий рок-н-ролл. Гензбур был первым, кто играл рок-н-ролл во Франции, это точно. Он первым смешал рок-н-ролл с мамбо и босса-новой. Он стал первым: это признавали все. Особенно женщины.
Женщины.
О женщинах стоит сказать особо. У Гензбура их было много, но вспоминают обычно двух. Нет, трех, но третья была дочерью, и речь о ней впереди. А первая была той самой Брижит Бардо, из-за которой советские дамы мазали волосы лаком для ногтей и не мыли их неделями, чтобы только иметь на голове знаменитую бабетту.И вот именно эта красавица вдруг оказалась рядом с сильно пьющим евреем пугающей наружности. Вместе они составляли восхитительную пару : ко всему прочему , голоса не было у обоих.Они придумали трюк-сладострастно по очереди говорили под музыку в микрофон , и это действовало сильнее , чем любой стриптиз . Мир раздевался у них на глазах и при их деятельном участии : Брижит Бардо была первой , кто полностью обнажился во французском кино , и одной из первых , кто примерил на себя бикини...Без выпендрежа этот мир был бы крайне скучен.-поддерживает ее Гензбур.
Он сочинял все более и более непристойные песни , и вот, наконец , дело дошло до точки-сама Бардо отказалась петь одну из них.
Песня называлась Je T-Aime... Moi Non Plusie: игра слов, переводимая примерно как Я тебя люблю - И я тебя тоже нет . Непристойность ее была такова, что одно лишь перечисление санкций, наложенных на нее, достойно поэмы. Ее проклял сам Папа: Ватикан заставил запретить ее в Италии. Ее изъяли с продаж в Испании, Англии, Швеции и Бразилии. Фирма Philips спешно уничтожала оставшийся тираж сингла, но сингл уже попал на черный рынок. Похожие вещи творились спустя десять лет в Англии с песней Sex Pistols: God Save The Queenis, но кто был первым, скажите-ка мне?
Композицию, тем не менее, в дуэте с Гензбуром пела уже не ББ- другая, куда более опасная женщина вошла в его жизнь. Джейн Биркин, снимавшаяся у Антониони и обнажавшаяся еще легче Бардо, разделила с Гензбуром славу его личной сексуальной революции. Не той, о которой нам все уши прожужжали, с лежанием в пижамах на диване, а настоящей, с гениталиями, матом и прочими прелестями, заснятыми на пленку и демонстрировавшимися где только станет возможным. Тогда же, на стыке 60-70-х, Гензбура прозвали грязным ртом Франции. В этой метафоре была еще и доля изобразительности, потому что от бесконечного курения зубы Сержа превратились в настоящие коричневые осколки, он редко брился и не желал никому нравиться.
Кислород.
И еще была история: в 1975 году Серж записал альбом Rock Around The Bunker.В нем он назвал все нынешние правительства фашистскими и выступал на концертах в похожей на нацистскую униформе. И его - вы-таки будете смеяться, - стопроцентного еврея, обвинили в антисемитизме. Спустя два года Дэвид Боуи отдал на вокзале Виктория нацистское приветствие журналистам. Был страшный шум. Но кто начал первым, ответьте?
Отныне присутствие Гензбура в эфире стало залогом успеха любого телевизионного шоу, и его всюду стали звать. К тому же было забавно наблюдать, как небритый человек со страшным ртом, глаз которого уже не было видно из-за мешков, забывал слова песен, матерился, прикладывался к бутылке, ронял микрофон - это была хорошая картинка. Его пытались сделать этаким придурком, мармеладным папашкой. Человека, который однажды сказал: Для меня провокация - это кислород. Его хотели приручить, но спустя четыре года он спел Марсельезу, и четыреста десантников бежали от него, как от какой-то нечистой силы. И с тех пор он мог творить что хотел.
Серж сказал в прямом эфире Уитни Хьюстон:Я хочу тебя трахнуть. Спустя много лет Джарвис Кокер выбежал во время шоу Майкла Джексона на сцену с непристойным жестом - но кто тут был первым? Гензбур сжег перед телекамерами пятьсот франков. Спустя много лет шутники из KLF сожгли миллион фунтов стерлингов. Но опять-таки, кто был первым, а?
В восьмидесятых Гензбур был уже тенью человека, но он все еще писал тексты и пел песни. Он сделал целую пластинку, посвященную парижским сутенерам, спел со своей четырнадцатилетней дочерью Шарлоттой песню Lemon Incest и был проклят матерями всего мира. Он написал тексты к альбому нимфетки Ванессы Паради. Казалось, что где-то у себя дома он предается чудовищным оргиям, развращая детей и монахинь. Возможно, так оно и было. А потом сердце его остановилось. И во Франции снова стало скучно жить.
Слава.
Едва ли он лежал в гробу более некрасивый, чем он был последние пятнадцать лет своей жизни. Возможно даже, что мертвый он был больше похож на человека, чем живой. Франция прощалась с ним национальным трауром. Франция забыла о нем на другой же день. Такая уж это страна.
Но до сих пор в иных странах имя Гензбура вызывает среди тех, кто понимает в музыке и жизни, священный трепет. Даже в наших палестинах сейчас - бум вокруг его фигуры, его пластинки спрашивают во всех магазинах, и найти меломана, который бы не почитал Гензбура, сложно - если меломан, конечно, любит схожую музыку. Любит тот гибельный попс, в котором и музыки может не быть толком, как в той же Je T-Aime... Moi Non Plus - любит за другое.